— Топорков, одень шлем, а то тебе голову сильно печет. — печально скомандовал Еремин, видимо потеряв надежду получить от нас хоть какую-то зацепку.
И тут меня осенило!
— Слушай, Топорков, а когда сеанс связи у станции с орбитальной?
— Ежедневно, в двенадцать нуль-нуль. — с кислой миной сообщил инженер-механик. — А что?
— И синхронизация баз данных — тогда же?
— Ну да. — он оживился и выжидающе посмотрел на меня.
— Хе-хе! — меня начало распирать от гордости за свою догадку. — Хо-хо!
— Инженер Воеводин! — рыкнул Еремин — Прекратить "хехекать"! Что надумал? Выкладывай!
Но меня нельзя было так просто остановить.
— А вы еще не поняли?! Посмотрите туда! — я махнул рукой на станцию. — И сюда! — я ткнул на новенькую эмблему Советского Марса на наших комбезах.
— Мы и есть для нее — "чужие"!
— Ну! — с сомнением произнес командир. — Мы граждане Марса еще с вчерашнего вечера. Если бы…
— Точно! — перебил я его. — Но до сегодняшнего полудня мы значились в базе данных станции как Граждане СССР! А в двенадцать часов станция получила с Всеобщего Информатория данные, что теперь Воеводин, Еремин и Топорков — граждане совсем другого государства.
— А-а! — крикнул Топорков, и забывшись хлопнул перчаткой себя по лбу и засохшие кусочки грязи полетели во все стороны.
Еремин сплюнул и выругался.
— Ну будем считать что с причиной разобрались. — обрадованно сказал Топорков. — А вот что дальше будем делать?…
Повисла неловкая пауза.
— Что, что… — наконец проворчал командир. — Сдаваться. Просить политического убежища.
— То есть как?! — опешил инженер-механик.
— Словами! — передразнил его Еремин. — Сообщение она кому передаст? Правильно, в Командный Центр. А Центр у нее кто? Правильно, наш СУП. Ну а там ребята сообразят — что к чему…
— Опять же — согласно конвенции о военнопленных, она нас будет обязана покормить. — ввернул я. Уж больно жрать хотелось.
— Но может лучше на дрезине, до Вымпела-6 добраться, там самостоятельно связаться с СУПом… Пусть в Информатории запись исправят… — не унимался возмущенный Топорков.
Еремин скептически посмотрел на него исподлобья и вздохнул.
— Ты что! Всеобщий Информаторий — это святое! — напомнил я механику — Кто разрешит туда неправду писать?! Даже и не мечтай!
— Тем более представь, как полторы сотни "вымпеловских" над нами ржать будут. — проворчал наш командир. — Растрезвонят на весь Ближний Космос! Нет уж, дудки.
— Постойте, как же так! Неудобно получается. Гражданство — это все же… Не так что бы: вчера — сюда, сегодня- туда…
Еремин с иронией посмотрел на него, откашлялся и выдохнул:
— Граждане Марса! Сегодняшнее собрание экипажа биостанции КР-0-НА-93, посвященное вопросу определения суверенитета планеты Марс объявляю открытым.
Стук со стороны станции прекратился. Кибер сыпанул в гильзу удобрений, перемешал и стал делать пыж из пеноплазы.
— Присутствуют — ободренный этим, продолжил командир. — Инженер-биолог Воеводин, инженер-механик Топорков, командир экипажа Еремин!
Шум в наушниках смолк — станция подслушивала. Еремин объявил:
— Товарищи! Объявляется предложение: от имени присутствующих подать в Союзное Правление заявление, с коллективной просьбой о выдаче гражданства Союза Советских Социалистических Республик. Ставлю вопрос на голосование: кто за?
Я поднял руку и посмотрел на Топоркова — тот стоял, закрыв лицо ладонью и бормотал: "Какой стыд… Нет, ну какой стыд…". Я пихнул его локтем:
— Да ладно тебе, Михалыч! Ну не воевать же с этой железкой, в самом деле! Через неделю сюда Сто сорок вторая Молодежная бригада с Фобоса прибудет — двести душ; а у нас еще Большой Купол не выращен, и пищевой генератор не запущен!
Топорков не отнимая одной ладони от лица, вяло поднял вторую.
— Против? Воздержался? — подытожил Еремин, — Принято единогласно! Передачу заявления возлагаю на себя. Собрание объявляю закрытым.
Командир вытянул из-за ворота термомайку и отхватил нанорезкой порядочный кусок.
— Тэ-экс… Двадцать минут — сообщение туда, двадцать минут — сюда… Ну час-два, пока в СУПе поймут в чем дело… К ужину, полагаю, успеем.
Он поднял белый клок над головой и пошел на переговоры.
— Какой позор! — вздохнул Топорков. — Я представляю, что завтра напишут в "Вестнике поселенцев": марсианские колонисты стали жертвами бюрократической машины и формализма! И не просто колонисты, а мы — первые граждане Марса!
— … а также первые участники боевых действий Марса, первые пленники Марса, первые перебежчики… — задумчиво проговорил я. — Полагаю "Вестником" тут дело не обойдется; БСЭ — как минимум!
— Ты полагаешь?! — ужаснулся инженер-механик.
Я развел руками.
Гвор Виктор
081: Не бывает уважительных причин
Сергей
Август 2010, Центральный Кавказ.
Я лежу на носилках на краю вертолетной площадки и упрямо пытаюсь разглядеть горы. Гор не видно, положили неудачно. Вертолет уже здесь, в полусотне шагов. Док и Вовка закончат с формальностями, меня погрузят на борт и отвезут в город, в госпиталь. Сейчас инфаркт лечится. И инсульт лечится. Всё лечится. Только в горы уже не вернуться. Теперь одна дорога — на пенсию по инвалидности.
В город… Туда, где у меня никого и ничего нет. И никогда не было. Где нет гор, где некого и не от чего спасать, где мне никто не нужен, и я никому не нужен. Зачем? Господи, ты, тот, в кого я никогда не верил — если моя служба закончена, прими отставку того, кого всю жизнь звали твоим заместителем! Сейчас, пока я еще в горах. Зачем нужно послесловие?
И в шуме взревевшего двигателя вертолета успеваю явственно различить короткое: "Принято".
* * *
"Министерство чрезвычайных ситуаций Российской Федерации с глубочайшим прискорбием сообщает, что 18 августа 2010 года на пятьдесят втором году жизни от внезапной остановки сердца скоропостижно скончался заслуженный спасатель России…"
Тёма
Июнь 2057, Подмосковье.
Тёмка бежал. Бежал через лес, не разбирая дороги, спотыкаясь на кочках и с трудом удерживая равновесие. Срывалось дыхание, ставший вязким воздух на каждом шагу с хрипом выходил из легких и упрямо не хотел входить обратно, сердце колотило по рёбрам, стремясь вырваться наружу, и в унисон с ним билась в висках кровь. Слезы застилали глаза и текли по щекам. Но он все равно бежал. Куда угодно. Только вперед, как можно дальше отсюда, от ненавистного детского дома, от надоедливых воспитателей, от вредных бесчувственных ровесников… Всех к черту! Всех! Ему никто не нужен! Те, кто были ему нужны, кому был нужен он, их нет! И уже никогда не будет! Папа, мама, маленькая сестренка, называвшая его смешным словом 'Тё' и так забавно тянувшая крохотные ручки… Их нет!!!